– Сегодня ты – палач, – торжественно произносит голос незнакомца.

Толпа внизу, задыхаясь, заходится в торжествующих воплях.

Анацеа оборачивается, пытаясь разглядеть вестника, однако, лицо человека в невзрачной рясе затянуто туманом. Может быть, это лишь игра воображения. Закат ослепляет, размазывая чёрный силуэт по кроваво-алому. Она закрывает глаза, пытаясь удержать подступившие слёзы.

– А кто же ты? – осмеливается она спросить, зная, однако, что фигура – лишь порождение её подсознания. Своего рода, ступень, на которую нужно подняться для достижения Истины.

– Ты права, – произносит незнакомец, прочитав её мысли, – а теперь смотри!

Волнение оглушает Анацеа. Сердцебиение будоражит гулкими ударами виски. Интуиция подсказывает: настал час Пророчества. До главного испытания – всего лишь шаг. Она опускает руки и безмятежно наблюдает за происходящим. И молчит. Пусть лишь одним Покровителям будет известно, какая буря бушует под её кожей.

Лезвие меча касается кончиком досок, размечая деревянную поверхность резными линиями. «Острое», – замечает она мысленно. Нечаянного прикосновения к краю, пожалуй, достаточно для того, чтобы получить смертельное ранение и истечь кровью.

Серый человек поднимает тяжёлое покрывало с помоста. Ткань взмывает в нагретый воздух. Чёрные лоскуты тают протуберанцами.

– Твой час пришёл, – молвит незнакомец.

В ногах у Анацеа валяется человек в чёрном ритуальном плаще с капюшоном. Тело корчится в неестественной позе на голых досках. Домыслы подсказывают Анацеа, что несчастного долго пытали перед тем, как отдать ей в руки. Возможно, в теле этого преступника уже нет ни одной целой косточки.

Анацеа озирается, словно прося совета. Взгляд встречает бушующее море человеческих голов метром ниже. Она – в фокусе тысяч глаз.

– Значит, я должна сделать это? – спрашивает Анацеа у безликой тени, что вложила в её руки оружие. – Казнить его?

Незнакомец кивает.

– Но сильно ли он провинился? Справедливо ли будет наказание?

– Поверь – сильно. Очень сильно. Этот человек прекрасно осознавал свои преступления, но всё равно продолжал катиться под откос. Он понимал, что несёт опасность, однако, не сдался Совету. Не казнить – значит, стать соучастником, – выдавила тень. – Думай, Анацеа.

Воздух с шумом входит в лёгкие, расправляя их. Несмотря на то, что Анацеа прекрасно осознаёт нереальность происходящего, она не может решиться. Странное предчувствие пьянит, раскачивая площадь перед глазами. Головы зрителей подобны кишащему рою диких пчёл. Рука, сжимающая рукоять меча, предательски подрагивает.

Тень выжидающе выставляет ногу. И, хотя лицо незнакомца по-прежнему подёрнуто плотным туманом, Анацеа знает: он не сводит с неё взора. Ни на долю секунды.

Испарина проступает на лбу крупными каплями. Анацеа сжимает зубы. Одно быстрое движение освободит от страшного бреда. Что ж.

Анацеа медленно приближается к преступнику. Закрывает глаза в попытке оградить себя от страшного зрелища. Потянув чужую голову за капюшон, она виртуозно вспарывает лезвием тонкую шею. Ни тени сомнения. Пусть хоть мир распадётся на кусочки.

Металлическое остриё рвёт натянутые мышцы. Чужой сдавленный сип стелется по помосту. Преступник не кричит, но Анацеа понимает, что на самом деле несчастного одолевают ужас и паника. Предчувствие скорой смерти неизбежно пугает – это заложено в человеческой природе. Надавив на лезвие, Анацеа углубляет разрез и мысленно восхищается стойкостью приговорённого.

Пульсирующие реки заливают дощатый помост. Пейзаж вокруг пропитывается пронзительными алыми оттенками. От сладкого аромата, разливающегося вокруг, кажется, что даже воздух кровоточит. Анацеа, наконец, переводит дыхание и утирает со лба пот.

– Прости меня, – слышит она. Преступник захлёбывается собственной кровью, однако, голос звучит твёрдо и уверенно. Каждая его нота до боли знакома: этот тембр невозможно спутать с чьим-то ещё.

Знакомый говор доносится словно из другого измерения. Сердце, отчаянно ёкнув, падает в пятки. Ноги тяжелеют, подобно валунам. Под рёбрами скребётся отчаяние, перемешанное с животным ужасом. Страшная догадка ошпаривает грудь, заставляя проглотить бессильный вскрик. Хочется развернуться и убежать прочь, не оборачиваясь. Лишь бы не знать, что будет дальше…

Анацеа снова дёргает приговорённого за капюшон. На этот раз тонкая ткань открывает голову, обнаруживая блестящие иссиня-чёрные волосы. Самые ужасные предположения оправдались.

– Кантана! – нечеловеческий вопль рвётся из груди Анацеа, обжигая каждую клеточку тела. Боль пронзает грудь. Слёзы сами собой катятся из глаз, стягивая кожу солёными нитями. – Кантана!

Обессилев от произошедшего, Анацеа падает на колени. Ноги больно ударяются о твёрдые доски. Она чувствует, как её мантия намокает от крови дочери. Анацеа обхватывает лицо девушки и с ужасом замечает, что кожа на тыльной поверхности её кистей истончается и сморщивается, как у старухи.

Рана на шее Кантаны зияет, источая пульсирующие алые реки, как чёрная пасть неведомого монстра. Юная преступница закатывает глаза, на мгновение поймав её взгляд. Обескровленные веки девушки почти прозрачны. Крупные, блестящие радужки дрожат в оправе густых чёрных ресниц.

– Я люблю тебя, мама, – произносит Кантана перед тем, как её глаза закрываются навсегда.

Ветер треплет волосы Анацеа, заслоняя лицо от обжигающих лучей заката. Каштановые локоны стали абсолютно седыми. Не желая верить догадкам, Анацеа подносит окровавленные ладони к лицу и нащупывает борозды глубоких морщин…

Анацеа просыпается от собственного крика. По щекам бегут слёзы, собираясь на подбородке. Ужас вгрызается в сердце ядовитым пауком, распространяя смертельную эссенцию по сосудам.

Кошмарное видение разрывается на лоскуты, тает роем цветных точек, сливаясь с темнотой. Зеркало напротив кровати отражает красавицу с упругим телом, выглядящую лет на десять моложе своего возраста. Она переводит дыхание, пытаясь найти объяснение увиденному. Но вновь и вновь её разум сдаётся, топчась на переплетении десятков решений.

Пытаясь унять крупную дрожь, Анацеа прижимает к себе подушку. Она благодарит Покровителей за то, что никто не видит её в этот момент.

Тяжёлая дверь заскрипела, повернувшись на непромазанных петлях. Шале в смятении зашаркал ботинками, а затем затих, так и не перешагнув порога. Ноги вросли в пол, как прочно укоренившиеся деревья. Необъяснимое предчувствие катастрофы мучило и душило.

– Шале 487, значит? – раздался из кабинета грубый голос. – Ну, заходи, не стесняйся.

Шале неуверенно сделал несколько шагов вглубь и замер. Его обычная развязная напыщенность исчезла, как только он заметил, что в кабинете Аарона находятся посторонние особи. Этот факт вызывал замешательство и настораживал. Да, провинность, что он совершил, серьёзна, и вызов в деканат был неизбежен. Но что эти-то тут забыли?! Для воспитательных бесед никогда не привлекались особи из посторонних организаций.